Интервью для журнала «7 ДНЕЙ». Август, 2013

Юлия Высоцкая: «Я не умею держать дистанцию в личных отношениях»

«Я из тех женщин, для которых мужчина должен быть Богом, абсолютной величиной. Мне нужно понимать, что второго такого нет, что он самый лучший на свете. И тогда я тоже буду самая лучшая...»

Накануне своего 40-летия Юлия Высоцкая решила устроить препати — текиловую вечеринку — и позвала на праздник в свой дом в Тоскане самых близких друзей. Среди приглашенных оказались и журналисты «7Д».

— Юля, я помню вас по Бело­рус­ской государственной академии искусств, где тоже училась. Семнадцать лет назад вы, уже выпускница, пришли к нам, студентам, на занятия — такая яркая, радостная, просто светились! И сказали нам: «В жизни может случиться все что угодно! Могут произойти потрясающие, просто волшебные вещи!» Мы знали, что вы учитесь в Лондоне. Но о вашем романе с Кончаловским тогда еще никто не знал…

— Я не помню, что я говорила. Но действительно, в тот момент у меня происходили изменения. Я понимала, что назад дороги нет. Хотя и в прежней студенческой жизни все было прекрасно — замечательное, беззаботное время. Но перспектив было мало: театр никуда не развивался, кино не развивалось, с телевидением — совсем грустно… А тут я увидела мир, пережила много незабываемых моментов: первое капучино, первая пробежка в парке в Лондоне, яркая Турция, сумасшедшая совершенно Америка… И я ясно осознавала, что даже работать официанткой в Лондоне круче и интересней, чем быть артисткой театра в Минске. Потому что это значит путешествовать, видеть мир, быть хозяйкой самой себе, жить полной жизнью, а не ожиданием: будет у меня роль или не будет роли? Наверное, можно сказать, что судьба моя изменилась в результате целого ряда выборов, которые я делала и которые в конце концов привели меня в тот «знаменитый лифт»… (Речь идет о гостиничном лифте, в котором Андрей Кончаловский познакомился с Юлией Высоцкой. Это случилось в 1996 году на кинофестивале в Сочи. — Прим. ред.)

— Что же это были за выборы?

— Наверное, все началось с поступления в Белорусский театрально-художественный институт в Минске. Руководителем курса была потрясающая Лидия Алексеевна Монакова — абсолютно европейский педагог. Она говорила нам, 17-летним: «Судьба — это характер. Надо хотеть многого. Не ждать, а хотеть. Это значит — пахать». И действительно: хотеть и ждать — очень разные посылы. Я всегда хотела много работать, сниматься в Голливуде. Но у меня не было такого ощущения, что все это обязательно случится… А потом Лидия Алексеевна ушла с нашего курса, и я поняла, что просто не могу учиться у другого педагога. И вот я пришла к ней и сказала, что хочу уйти из института. Она посоветовала не уходить совсем, а взять академический отпуск. Именно этот выбор я и сделала. А тут и психосоматика сработала — болезнь возникла, потому что она мне была нужна. У меня случился страшный приступ гайморита, с падениями в обморок. Я это использовала, чтобы уйти в академку. А когда Лидия Алексеевна снова начала преподавать, я восстановилась в академии на ее курс. Не уверена, что сумела бы стать актрисой, если бы училась не у Монаковой. Естественно, студентам театральных институтов судьба все время дает какие-то шансы. Я, например, не смогла использовать свой шанс, хотя у меня были пробы у Киры Муратовой к фильму «Увлеченья». Не думаю, что произвела на нее впечатление. Да и потом так сложилось, что мальчик, с которым мы были вместе на пробах, погиб. Меня вроде бы позвали на повторные пробы в Одессу, но я, честно говоря, не думаю, что смогла бы получить роль. А вот потом в фильме Михаила Пташука «Игра воображения» как-то все сложилось... Вообще, работы было много — ведь было еще телевидение, я вела программу, которая называлась «Абибок», то есть «Бездельник»…

— Я помню! Это была одна из самых модных и популярных передач про шоу-бизнес и культурные события в Белоруссии.

— Но я оттуда миллион раз порывалась уйти, потому что платили нам от 15 до 30 долларов в месяц. Надеть было нечего, накраситься нечем. Какой там мейк-ап? Тональный крем на лицо — и вперед.

— Помню, на вас тогда часто была одна и та же белая кофточка с воротником-стоечкой и черные брюки…

— На самом деле это была не кофточка, а боди, белорусской фирмы, которая и сейчас белье делает. У меня таких имелось два — черное без рукавов и белое с длинными рукавами. А брюки, между прочим, были мамины. Старый клеш 70-х годов. Я откопала их у мамы в шкафу, привезла в Минск, и они попали в тему — такие широкие, летящие, короче, настоящий винтаж. Ужас в том, что в первый же день эти брюки упали на обогреватель. А они же были из прекрасного кримплена — то есть из синтетики, и мгновенно сгорело полштанины. Так моя подруга умудрилась посадить на дырку аппликацию, и я носила залатанные брюки. Еще могу сказать, что, соглашаясь на свидания в институте, я выбирала кафе по принципу, чтобы там было поменьше света. Потому что мои ботинки лопнули. А еще молодой человек, который за мной ухаживал, пригласил меня в поездку в Петербург, и я поехала в цигейковой шубе моей подруги. Много таких моментов было, но счастье-то у студентов не в том, есть ли деньги, нет ли денег…

— Студентами мы и питались-то очень скромно…

— И все-таки я и в общежитии, на страшной и обшарпанной общей кухне, пекла то пирожки, то эклеры, то манники, то лимонники, то ореховое печенье, которое на самом деле было овсяным. Самое вкусное овсяное печенье, которое только можно себе представить. Но мы его нагло называли ореховым, хотя овсянки там было больше, чем всех остальных ингредиентов. Она хрустела на зубах, создавая иллюзию орехов. Мне всегда доставляло удовольствие кого-нибудь чем-нибудь накормить. В студенческой жизни праздники можно устраивать каждый день — поводов достаточно. Большие компании, разговоры про кино, театр, и у плиты всегда стояла я.

— Как вам времени на все хватало?

— Времени не хватало так же остро, как и денег. После занятий в институте, после репетиций и экзаменов ночами я снимала свою программу. За которую, как я уже говорила, мне могли заплатить 15 долларов в месяц. А прожить на эти деньги получалось дня два-три… При этом передача требовала много труда: запоминать тексты по-белорусски, снимать до четырех утра, а после этого в восемь уже стоять у станка в балетном классе академии искусств. Причем надо было выглядеть бодрой, свежей и подтянутой, иначе к нашему преподавателю, Владимиру Владимировичу Иванову, монстру белорусского балета, да и просто роскошному мужчине, явиться было немыслимо. Но я не бросила свою передачу, и это привело к тому, что зимой я со своим однокурсником Эдиком Трухменевым попала на фестиваль «Лики любви». Он выиграл, а я пролетела. Но зато я подружилась с девочками из организаторов и летом на фестиваль «Кинотавр» («Лики любви» были его детищем) они решили пригласить меня, а не Наташу Антонову, хотя та на «Ликах любви» победила. Они меня пригласили как актрису, сыгравшую в «Игре воображения» и еще в одном фильме. Этот случай и привел меня на фестиваль, где мы с Андреем Сергеевичем познакомились. Это, конечно, вышло случайно, а может быть, и не случайно, я не знаю.

— Как вы думаете, что его сильнее всего зацепило в вас?

— Я понятия не имею, это нужно спросить у него. Впрочем, на эту тему есть глава в его книжке... Но планов выходить замуж и строить какие-то серьезные отношения у меня точно не было. Мне кажется, я это интуитивно понимала с самого детства: лучше не мечтать, не загадывать. Надо жить в эту конкретную секунду, а не строить планы или вырабатывать стратегию. Сегодня что-то есть, а завтра может и не быть. Так что самое верное — просто оставаться открытой неожиданностям.

— А как вы оказались на учебе в Лондоне?

— Сначала в Лондон меня повез Андрей Сергеевич. Там мы с ним пошли на один из последних спектаклей великого Пола Скофилда. Я почти не понимала, что говорили со сцены — я практически не знала английский. Но все равно спектакль производил настолько сильное впечатление, что я не смогла уйти из зала в антракте — сидела и рыдала. Андрей Сергеевич остался со мной. Вдруг за спиной слышу голос: «Здравствуйте, вы Андрей Сергеевич Кончаловский?» Я поворачиваюсь и вижу знакомое лицо. Говорю: «А вы Олег Мирошников?» Это была еще одна судьбоносная встреча в моей жизни. Олег тоже ученик Монаковой, который пятнадцатью годами раньше уехал из Минска в Бельгию, потом — в Англию, где стал преподавать актерское искусство. А за два-три года до этой нашей встречи он приезжал в Минск, и Лидия Алексеевна его нам, студентам, представляла. Он, конечно, тогда меня не запомнил... Я активно изучала английский язык, и было принято решение, что нужно поступать в театральную школу для того, чтобы работать над сценической речью. Олег мне посоветовал, какой материал взять для поступления, в какие школы подавать документы, и в результате, когда меня взяли в четыре актерских школы, помог мне сделать правильный выбор.

— И вы не побоялись разлучиться с Андреем Сергеевичем ради учебы в Англии. Наверное, скучали друг по другу…

— Конечно, скучали, писали друг другу письма, случались какие-то сюрпризы, он присылал мне розы. Однажды прислал букет огромного размера — желтые, красные, белые... Я не могу сказать, что это были какие-то невероятные подарки, это были знаки: я у тебя есть, я про тебя помню. Эти розы не помещались даже в ванне. Я купила для них огромную вазу в форме стакана размером вполовину меня, и они стояли довольно долго, наверное, недели три.

— Теперь вы владеете английским, французским и итальянским языками, и, насколько я знаю, у вас есть предложения играть в Италии…

— Да, меня зовут играть в Неаполе. Нужно делать выбор, потому что придется оставить детей на восемь ­недель. А я не уверена, что готова на это пойти.

— Но ведь это не такой серьезный выбор, как тот, который вы сделали, решив кардинально изменить свою жизнь, учиться в Англии…

— Да нет, наоборот, этот выбор гораздо серьезнее. Тогда я была авантюристкой. Но с рождением детей женщина очень меняется. Может быть, что-то от авантюризма во мне осталось, но гораздо меньше. Есть дети, есть ответственность. Раньше я владела собой, сейчас я собой не владею.

— Вы хотите сказать, что себе не принадлежите?

— Да, но «владею» — красивое слово. Я именно не владею собой, мною моя семья владеет.

— А вы еще ребенка не хотели бы?

— Я из тех счастливых женщин, которые пребывают в эйфории и во время беременности, и при родах, и после родов. То есть мне абсолютно непонятно такое явление, как послеродовая депрессия. Оба раза после того, как Андрей Сергеевич перерезал пуповину, я брала своего новорожденного ребенка на руки и говорила: «Хочу еще!» Пожалуй, рождение малышей — это самое большое счастье, которое я пережила в своей жизни. Даже когда режиссер Кончаловский тобой доволен на сцене, это несравнимо с такими моментами.

— Интересно, а если бы вы не были реализованы творчески и просто занимались домом, вы смогли бы быть счастливой?

— Я в любом случае не была бы нереализованной. Я бы без конца учила языки, занималась игрой на фортепьяно, каталась на велосипеде, изучала французскую, итальянскую, японскую кухню. Словом, я из тех людей, которые просто не могут быть не­счастными.

— Вот интересно, какие ежедневные удовольствия приняты в вашей семье?

— Книжки хорошие, танцы. Я просто включаю музыку и танцую с детьми. Андрей Сергеевич любит смотреть, как я танцую. Иногда даже его удается вытащить потанцевать.

— И под какую же музыку?

— Да под разную. Бывает, как говорят, медляки. А бывает джаз или еще что-то. Главное, чтобы музыка была хорошей.

— Юля, а вы по-прежнему ежедневно бегаете по многу километров?

— Конечно. Ведь что не работает, то умирает. Это моя философия. Я трудоголик, и для меня слово «работа» — синоним «счастья». Часто говорят: я устал, много работаю. А я всегда отвечаю: «Какое счастье! Значит, тебе интересно жить». Для меня и игра в кино — это работа, и отношения с близкими — работа, и дружба — работа, и мое собственное тело — тоже работа. Я люблю двигаться. Но чтобы поймать кайф от этого, нужно сначала проделать определенную работу. Зато в итоге я просыпаюсь по утрам в предвкушении, что скоро побегу. И не всегда я чувствую в себе прилив энергии, иногда бывает наоборот. Когда нет сил бежать, я начинаю идти. Сначала медленно, потом быстрее, потом вдруг — раз, и бежишь 12 километров в час, рвешь в горку, под горку, обгоняешь каких-нибудь мускулистых красавцев на пути… После чего приходишь домой и говоришь: «Кайф». Но это нужно в себе открыть, набить мозоли, устать, но не бросать. И тогда ты будешь вознагражден. Это как занятие музыкой. Часами играешь гаммы, чтобы потом когда-то испытать секунду вдохновения. Видимо, только через страдание приходит ощущение счастья.

— И в любви необходимо стра­дание?

— Нет, в любви не нужны страдания. В любви нужна работа: постараться понять человека, найти компромисс, наступить на горло собственной песне. Потому что если песня собственная — она эгоистична. И если ты хочешь и дальше жить с этим ­человеком, то имеет смысл сделать так, чтобы было хорошо не только тебе, но и ему тоже. Другое дело, если тебе не важно, что за человек рядом: этот, второй, третий, четвертый… Но я из тех женщин, для которых мужчина должен быть богом, абсолютной величиной. Мне нужно понимать, что второго такого нет, что он самый лучший на свете, единственный и уникальный. И тогда я тоже буду самая лучшая.

— Вас можно назвать очень верным человеком по отношению к тем, кого вы любите, не так ли?

— У меня не такая широкая душа, чтобы в ней хватило места для большого количества людей. Но к тем, кого я считаю близкими, я действительно отношусь со страстью. Пожалуй, с ними я совершенно не умею сохранять дистанцию. Ни в хорошем, ни в плохом смысле. Может, было бы лучше, если бы дистанция существовала, тогда мне проще было бы пережить какие-то шероховатости, которые неизбежно возникают в любых, даже самых гармоничных отношениях. Ну а что касается семьи, то тут у меня срабатывают абсолютно животные инстинкты. Помню, мне было 12 лет, а моей младшей сестре Инне — четыре года, и ее толкнул один мальчишка. Так меня еле оттащили от него…

— А чему посвятила жизнь ваша сестра?

— Она учила языки, получила образование в Америке, потом вернулась в Россию. Сейчас растит двух деток — четырехлетнюю Милану и совсем крошечного Марка. Живет в Обнинске.

— А подруги у вас есть?

— У меня очень мало друзей. Но с Иреной — нынешним режиссером программы «Едим дома!» — мы дружим со студенческих лет. Кстати, именно она дала мне свою цигейковую шубу в Петербург. Такие отношения — подарок судьбы, потому что действительно близкого по мироощущению человека найти трудно. Думаю, если бы не Ирена, передачи не было бы. Ведь в любом деле нужно сердце, руки и творческий мозг. И вот все эти три функции для программы «Едим дома!» мы с Иреной делим на двоих. Вместе придумываем рецепты, вместе моем посуду после каждой съемки… Где-то она делает больше, где-то — я. Я очень хотела работать с Иреной. Она отличный режиссер, но кукольник. А я не владею искусством кукольного театра. Зато когда канал НТВ нашей программой заинтересовался, я привела туда Ирену. Ее там очень ценят.

— А гостей дома вы часто принимаете?

— У нас всегда была традиция августовского праздника. Мы отмечаем сразу два дня рождения — мой и Андрея Сергеевича. Обязательно собираем гостей. Дом каждый раз полон народу, как в старые времена, — все долго-долго танцуют, поют, играют в шарады, обязательно много вкусной еды. А утром все завтракают вместе под липами: кофе, разговоры... Очень приятное времяпрепровождение. И это может продолжаться неделю. Правда, в этом году так долго праздновать не получится: Андрей Сергеевич прервет съемки и приедет всего на несколько дней. Он сейчас снимает кино в Архангельске.

— Юля, а вы ведь в Тоскане не только радостным солнцем любуетесь, но и работаете…

— Да, у меня здесь очень много работы, связанной с кулинарными путешествиями: к нам приезжают люди учиться готовить, и мы снимаем об этом передачу. Еще я новую книжку сейчас заканчиваю, да и в театре в этом году работы хватало — выходили «Три сестры». Кроме того, скоро в Москве я открываю вторую кулинарную студию — в самом центре, с видом на Кремль. И это для меня не просто какой-то бизнес-проект, а хорошее дело. Когда я провожу мастер-классы, когда вижу, как у людей сияют глаза, как у них получается впервые в жизни испечь хлеб или сделать майонез — это восторг. Я после этого прихожу домой и долго мучаю Андрея Сергеевича рассказами о том, что у кого получилось. По эмоциональному заряду это ничем не уступает театру. И наконец, я открываю еще один ресторан. Уютное место, но без высокой кухни — что-то близкое к тому, что я готовлю для «Едим дома!». Это будет на Новорижском шоссе…

— А в кино у вас есть какие-то проекты?

— Ничего нет. Меня особенно не зовут. Я иногда вижу интересные фильмы, но понимаю, что у меня не очень много шансов сыграть, потому что я не часть тусовки. А может быть, просто не всем нравлюсь как актриса, поэтому выбирают других...